С чего начинается инклюзия?

Фотографии: Depositphotos / Иллюстрации: Юлия Замжицкая

«Инклюзия» — относительно новое понятие для России. В советской школе его не было, хотя само явление существовало: в специальных условиях обучались дети с разными образовательными потребностями. Тем удивительнее, что сейчас инклюзивное образование часто вызывает неприятие и даже агрессию у родителей и педагогов. Значит ли это, что идея инклюзии оказалась несостоятельной в современной российской школе, — рассуждает сотрудник лаборатории возрастной психофизиологии и диагностики развития ФГБНУ «Институт возрастной физиологии Российской академии образования» Татьяна Волкова.

Как это было устроено раньше 

Я начала работать в инклюзивном образовательном учреждении в конце 90-х — начале 2000-х годов. Тогда об «инклюзии» не знали, так что я работала педагогом в так называемой «логопедической группе», а затем в коррекционном классе, а наше учреждение называлось сначала «комбинированным», затем «компенсирующим». 

Но за всеми этими формальными названиями стояла самая настоящая инклюзия, т. е. работа с совершено разными детьми — и нормотипичными, и особыми. В одном классе могли быть дети и с разными логопедическими диагнозами, и с таким пространным диагнозом, как ЗПР (задержка психического развития).

Парадокс в том, что, несмотря на сложную социально-экономическую ситуацию в стране, условия для детей и педагогов были адекватными — пусть и скромными. В коррекционной группе/классе по норме было не больше 12 детей и трое взрослых (воспитатель, логопед и няня-помощник воспитателя). Каждому ребёнку могло быть уделено должное внимание. К тому же учреждение, в котором я работала, представляло собой учебно-воспитательный комплекс «начальная школа — детский сад». Т.е. дети из сада плавно переходили в школу, оставаясь в тех же самых стенах, в привычном окружении, и сохраняя психологический комфорт.

Мы с классом были настоящей семьей. Никто никогда никого не обижал, не считал странным или каким-то «не таким». И если в четвертом классе кто-то не мог завязать шнурки (потому что таковы реалии диагноза), то другие садились рядом и завязывали, не дразнясь и даже не думая как-то задеть.

Убеждена, что такая адекватная образовательная среда — одна из причин, почему проблема неприятия особых детей тогда не стояла так остро, как сейчас.

Обратная сторона инклюзии

По закону об образовании сейчас каждая школа обязана принять любого ребенка с особенностями развития или интеллекта. Казалось бы, теперь проблем с неприятием особых детей теперь вообще быть не должно. Однако ситуация ровно противоположная: учителя жалуются, что к ним в классы зачисляют детей с разными диагнозами, часто эти дети агрессивны, мешают остальным. Родители нормотипичных детей считают, что эти дети «тянут» класс назад. В результате никакой инклюзии не получается, а взаимное отторжение лишь усугубляется. 

В 2017 году вышла весьма резонансная статья известного российского психолога, дефектолога, доктора психологических наук В. И. Лубовского «Инклюзия — тупиковый путь для обучения детей с ограниченными возможностями», которая как раз и поднимала все эти наболевшие вопросы.

Лубовский говорил о том, что нет ни одного убедительного исследования, которое на практике доказало бы эффективность инклюзии. По его мнению, инклюзия прямо противоречит важному принципу педагогики — максимально возможной индивидуализации обучения. Педагоги, которые сталкиваются с особыми детьми в общеобразовательных школах, не знают о закономерностях их развития. А практика показывает, что обучение таких детей в одном классе с нормотипичными учениками по той же (пусть даже адаптированной) программе и с тем же учителем несостоятельно для большинства детей с ОВЗ. 

По сути, существовавшая в советские времена коррекционная система разрушена. А новая среда, необходимая для реализации инклюзивного образования, еще не создана. Ведь речь здесь не только о пандусах и других атрибутах предметно-пространственной среды. Но и об информационной, психологической готовности людей.

Инклюзия — это прежде всего особое мировоззрение, эмоциональная зрелость общества. И, конечно, грамотно продуманная структура взаимодействия между семьей особого ребёнка и обществом, — т. е. с другими семьями, школой и прочими социальными институтами.

Но никакой подготовки общества у нас не было. Отсюда и взялись все проблемы: родители и педагоги выказывают неприятие и агрессию, потому что не знают, как вести себя в новых условиях. Страдают от этого и особые дети, и их родители, и педагоги. 

Кстати, именно по этой причине институт тьюторства в России тоже в итоге часто заходит в тупик. У нас тьютор должен помогать конкретному ребенку. Для сравнения: например, в Германии тьютор работает со всем классом, прежде всего — с нормотипичными детьми и педагогами, чтобы научить их принимать особых детей и взаимодействовать с ними. 

Получается, что сейчас всему нашему обществу нужны внутренние «тьюторы» — морально-нравственные маячки внутри каждого из нас, чтобы повернуть сознание к принятию инаковости.

Как воспитать общество, готовое к инклюзии  

Где воспитываются эмпатия и толерантность? Конечно, школа играет здесь важную роль, но на первом месте — семья. Поэтому сейчас очень важна системная социальная, просветительская работа. Безусловно — при поддержке государства.

Конечно, у нас есть множество программ по адаптации и интеграции людей с особенностями развития. Но чаще всего это частная инициатива отдельных компаний, сообществ энтузиастов. А для смены сознания в обществе такая практика должна быть более масштабной.

Пока эта работа не проделана, на плечи педагогов ложится колоссальная нагрузка. 

И все же, приходя в эту профессию, мы должны понимать, что она требует максимальной включенности в ребенка. Мы соприкасаемся с тонкой материей — миром ребёнка, и, значит, не можем существовать только в сухих рамках сетки занятий и классно-урочной системы. Мы должны создавать живое образовательное пространство.

Я давно не работаю в школе, да и дети мои давно не школьники. Но я считаю своим долгом продолжать быть с ними. Иногда прошу нормотипичных ребят из нашего класса написать, позвонить, поздравить тех, кто обречен на изоляцию. Потому что выросшим особым детям и их родителям сейчас очень непросто. Им приходится жить в обществе, где человека на инвалидной коляске могут попросить выйти из кафе — что уж говорить о людях с серьезными органичными поражениями центральной нервной системы. 

Обычное смс «Как ты? Как дела?» может стать праздником для такого человека. А когда потом мне приходит смс: «Татьяна Валерьевна, мне звонил Петя, а еще мы с ним в кино сходили», — эмоции от этого словами не передать.

Я могу гордиться моими ребятами. Они — те, кто формирует новое общество, готовое к инклюзии.