Забудь бояться, сынок!

Героям, спасавшим и спасшим мир, посвящается

Разное

Рассказ основан на реальных событиях.

Снилась мать. Её натруженная ладонь гладила Митькину ершистую голову. Она глядела голубыми глазами, а потом произнесла: «Забудь бояться, сынок!». Так говаривал отец. Романок. Нежно, делая ударение на букву «а», звала его мать, Василиса Игнатьевна. А он отвечал ей Васёной, а то и Премудрой, намекая на ту, из сказки.

     Жили дружно, работали много. Отец плотничал. Топором владел виртуозно. И сына приладил к ремеслу. Митька, сызмальства, подражая отцу, весело рубил ветки, а постарше, чурку колол одним взмахом, мог избу срубить. Сон и материнский взгляд истаяли. Ныла рана. Светало. Где-то громыхнуло. О чём предупреждали её глаза? Какой день нынче? Вспомнил: 13 июля. Число какое-то чёртово, суеверно подумал парень. Нужно запрячь Гнедка. После госпиталя его определили в ездовые. Возил бойцам на передовую боеприпасы и продовольствие. Обидно, он, Овчаренко Дмитрий Романович, пулемётчик 389-го стрелкового полка теперь ездовой, с тоской подумал в очередной раз парень. Боеприпасы, еда на телеге, но чего-то не хватало. Оглядев место ночлега, Митяй увидел топорик у входа. Теперь всё. Топор сунул под охапку сена, рядом три гранаты, вздёрнул на плечо трехлинейку, в просторечии Мосю.
   - Ты кто? – спросил он себя. И ответил: - ездовой. Вот и вези. Ребята на передовой погибают, а я…Но кто-то должен это делать.
     Запряженный Гнедок, топтался, оставляя в пыли следы. «Рана подживёт, - продолжил думку Митяй, - я снова к пулемёту и гадов буду рядами класть». Не догадывался парень, что мысль о гадах, сложенных рядами, окажется совсем не присказкой.
     Вспомнилось последнее материнское письмо. Дома он не был с 1939 года, когда призвали на службу.
   А как славно жилось в селе на Луганщине. И фамилия Овчаренко от названия села идёт. Снова вспомнился голубой материнский взгляд и слова из письма: «Ты, сынок, в войну родился, на войне и пригодился». Это она о его рождении.

Шёл 1919 год. Украина под оккупацией кайзеровских солдат. Первый крик родившегося сына Василиса встретила радостно и тревожно. Сухими губами она нежно накрыла орущий ротик младенца. Немцы шума не любили. Её страх прервал энергичный стук в окно. В открытые створки влетели радостные крики людей. Сосед весело возвестил:
         - Радуйся, хлопчик! Ты теперь свободный!
         - А что, - подумал Митяй, - родился я в первый день свободы от немцев, даст Бог, и нынче им башку снесём.
         Вспомнился отец с рассказами об оккупации: в первую мировую всё село взялось за топоры, когда кайзеровская солдатня стала совсем утеснять людей: «Такая была рубка, что только держись!»
   Теперь воюет. Мать одна. А мечталось: вернётся красноармеец, женится и начнётся счастливая жизнь. Соседская девчонка Марийка уже невеста. В памяти жил образ пятнадцатилетней девочки с русой косой, обещавшей быть красавицей. Мать в письмах, словно невзначай, упоминала о соседях, их дочке. Митяй понимал: мать тоже приглядела Марийку в невесты. Парень улыбнулся. Размечтался, одёрнул он себя. На передовой, сильно грохнуло. Шёл двадцать второй день войны.
     - Нно, - подторопил Гнедка Овчаренко, подъезжая к окраине местечка со странным названием «Песец». Митька усмехнулся: ну и название, лучше не придумали. Из-за поворота вырвался клуб пыли. Посторониться надо бы, знать начальство спешит шибко, подумал солдатик и сдал на обочину. Пыльные клубы и шум моторов приближались.
   Он слишком поздно понял: немцы. Две машины солдат. Человек пятьдесят. Остановились, преградив повозке путь. Из кабины вышел офицер, каркнул на своём языке. Солдаты из одной машины, горохом высыпались на дорогу. Вторая осталась стоять с солдатами. Спрыгнувшие вели себя по-хозяйски, разминаясь, подошли к Митяю, окружили его. Знаками заставили слезть. Подошёл один из трёх офицеров. Видимо, старший. Минуту немец разглядывал здорового белобрысого русского увальня, растерянного и испуганного. Для них это уже было привычно. Сколько таких они взяли в плен. Немец гортанно скомандовал:

- Рус зольдатен, давайс!
   Митяй стоял окружённый хохочущими немцами, направлявшими на него автоматы. Так близко он их ещё не видел. «Вот они какие!» - Мелькнула мысль. - Руки ферх! – Продолжал фашист. Митяй исполнил приказ, оценивая обстановку. Один из окружавших вышиб винтовку. Она упала под ноги, немец её пнул от себя, и Мося почти исчезла в дорожной пыли. Враг выглядел расслабленным: кто-то приложился к фляге, кто-то, сняв каску, проветривал взмокшие волосы, кто-то переговаривался и, показывая на русского, по-жеребячьи ржал. Огромного роста молодой рыжий немец, напоминавший застоявшегося жеребца, осклабившись, подошел к Митяю со спины. Минуту спустя, тугая струя ударила в голенище Митькиного сапога. Потянуло едким запахом мочи. Солдатня заржала громче, когда горячая струя, исторгнутая телом рыжего, обожгла его ногу, и в сапоге противно захлюпало. У Митяя свело скулы и запрыгало внутри. Теперь он знал, что делать. Вой, хохот и улюлюканье фашистов били по ушам. Вот ещё «недочеловек», «русиш швайн» стоит перед ними с поднятыми руками. Офицер снова отрывисто каркнул, и вражеский автомат уткнулся пленному в пряжку ремня. Митяй понял: ремень требуют снять. Он не торопился выполнять, прикидываясь не понимающим. Но взглядом не отпускал офицера. Вот немец неторопливо подошел к повозке, чуть наклонив над ней голову, откинул брезент, презрительно усмехнулся, увидев ящики.
      Митяя накрыло странное состояние, которого не испытывал прежде. Время потекло медленно и тягуче. Снова в голове слова: «Забудь бояться, сынок!» Митька от повозки не отрывал взгляда. Рука, потянувшаяся к ремню, вдруг молниеносно выхватила спрятанный под сеном топор, и, не останавливаясь, взмахнула в сторону склонившегося над телегой офицера. Голова, минуту назад каркавшая, презрительно ухмылявшаяся, высокомерно озиравшая «недочеловека» глухо стукнулась о ящики боеприпасов. Обезглавленное тело, выталкивало кровь, оседая у колеса повозки. Потрясённые немцы застыли.
   Митяй смотрел на происходящее будто сверху, мысль работала чётко. Казалось, кто-то великий с небес управлял им. А он, Дмитрий Овчаренко, из человека, умеющего любить, мечтать, радоваться, превратился в нечто, неспособное жалеть и отступать.
   Топор и рука целое. Другая выхватила гранату из тех, что припас в сене.
   Ошалевшие немцы, застыв, не шевелились. Магия ужаса сковала намертво, выключив разум. Во второй машине, резко стих гогот и, спустя мгновение, она рванула туда, откуда приехала.
   Митяй швырнул гранату в окружавших его немцев, затем, не давая опомниться, второй швырок, третий. В оседающем дыму увидел, как улепётывают очнувшиеся из оставшихся в живых. Первым к огородам бежал офицер. Митька рванул за ним. Немец ощущал спиной дыхание и шаги страшного русского. Они были всё ближе. Митяй нёсся так, будто вся его жизнь зависела от этой гонки. Взмах топора и ещё голова покатилась к ногам русского солдата. Глядя на ещё одно обезглавленное тело, Митяй снова выполнил команду сверху - забрал у офицера планшет: наши посмотрят, может, важно. Возвращаясь к повозке, смотрел на всё отстранённо, не понимая, как это он, Дмитрий Овчаренко, устроил эту кроворубку, и что ещё жив, и что ещё идёт по земле. Неприятно хлюпало в сапоге. Вспомнил, почему. Снова дёрнулись скулы. Митяй сел, снял сапог, вылил из него то, что было залито туда гоготавшим рыжим жеребцом. Снял второй, закинул их. Подошел к обезглавленному трупу офицера у повозки, снял с него ладные франтоватые сапоги, сияющие лаковыми голенищами, повертел в руках, о чём-то задумался, словно принимал неприятное для себя решение. Наконец, вздохнув, сунул ноги в трофей: босым воевать несподручно.
   Митяй хладнокровно собрал документы и огляделся. Было страшно. Рыжий фашист валялся недалеко, так и не успев застегнуть штаны. Из его зияющей чёрно-красной огромной дыры в груди острыми изломами белели ребра.
   - Хрен вам, сволочи, а не Митьку Овчаренко! – произнёс парень, обходя
кровавое месиво и собирая у погибших оружие, документы, солдатские книжки, которые летели в повозку. Он не понимал, зачем, но что-то заставляло его делать именно это. Вспомнились утренние мечты «класть гадов рядами» и «рубить бошки». Вот тебе и наклал, и нарубил, подумал Митяй. Увидел в пыли винтовку:

- Мося, иди на место. Повалялась и будет, - отряхнув, привычно вздёрнул её на плечо.
Мысли работали чётко. Парень не чувствовал себя прежним. Обездушенное, выпотрошенное существо в его обличьи, еле тащило тяжёлое тело к телеге. Гнедок топтался на месте и косил в сторону хозяина влажным глазом. Взгляд жеребца, его запах, тепло конского тела, возвращали Митяя к себе прежнему. Но чужой, всё ещё был в нём.

Ротный накинулся на него:
   - Чего так долго? Тебя разве что за смертью посылать.
   Но, увидев на рядовом лакированные сапоги, окровавленные гимнастёрку и топор в руке, замолчал. Митяй попытался ответить, но лишь промычал что-то. Солдаты недоверчиво смотрели на него, на телегу. Кто-то присвистнул. Митяй ухом не повёл. На телеге возвышалась гора трофейного оружия. Разгружая, солдаты замерли, когда среди ящиков наткнулись на закатившуюся окровавленную голову. Послали за политруком. Тот, изучив Митькину добычу, в изумлении уставился на него, а потом скомандовал ротному:
   - Возьми троих и со мной. Съездим, посмотрим побоище. А героя этого, - он кивнул в сторону Митяя, - в санбат.
   Побоище привело их в полное изумление. Насчитали немецких потерь двадцать один солдат и два офицера.
   Вернувшись в роту, политрук только и мог при встрече с Митяем произнести:
   - Спасибо за службу, красноармеец Овчаренко! Ну, ты, брат, силён! Что тут скажешь? Достоин награды. Просьбы есть?
   Митяй вытянулся и ответил по уставу:
   - Служу Советскому Союзу! Просьба есть, товарищ капитан. Верните меня в пулемётный взвод.
   - На кой пулемёт, когда тебе и с топором хорошо. На телеге ездючи, двадцать три немца один покрошил.
   Потом, помолчав секунду, добавил:
   - Ты во взводе.
   В ноябре 1941 года командир 389-го стрелкового полка зачитывал перед строем Указ Президиума Верховного Совета СССР:
   - «… за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленное при этом мужество и героизм красноармейцу Овчаренко Дмитрию Романовичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
   И пошёл Митяй страшными дорогами войны, освещая их светом звезды Героя. Военные труды превратили его в умелого воина, красивого, сильного, бесстрашного человека, мечтавшего о счастливой жизни. Но самой большой мечтой солдата были безмятежные детские сны, в которых не отрубались головы и не шевелилось кровавое месиво тел.
   1945 год. Война, грохоча, добралась до красивой земли под названием Венгрия. Войне безразлична красота земли, людей и их устремлений. Ураганным огнём накрывала она наших героев, стряхивавших с тела земли фашистов, стоявших насмерть, цеплявшихся за каждый метр, унося жизни уставших от войны людей. Победа уже дышала в лицо тем, кто воевал за неё и надеялся выжить. Как же хотелось выжить, когда каждый был так близок к победе над вселенской гадиной!
   До Будапешта 70 км. По Венгрии шли с тяжёлыми боями, уродуя Богом сотворённый мир. Под местечком Шерегейеш немцы ожесточённо огрызались. Герой зарядил пулемёт и прильнул к верному другу:
   - Забудь бояться, Митяй! - и пулемёт послушно застрекотал, поливая вражескую высоту. Рядом разорвался снаряд.
   - Точно кладут, гады, - тихо проговорил Митяй, медленно сползая в окоп.
   В госпитале ему виделись добрая синеглазая мать, Марийка и родное село.
   28 января 1945 года Герой Советского Союза Дмитрий Овчаренко скончался от тяжелейших ран и слился с землёй, опоённой его кровью. Сегодня на этой земле стоит возрождённый замок и парк в английском стиле начала XIX века. Из окон замка врывается в этот мир красивая музыка и плывёт над красивой землёй.