Помню, как, будучи учеником пятого класса средней школы, я получал проверенные работы по истории и думал: «Вот это должно быть интересно –– проверять и, главное, выставлять оценки такому количеству учеников».
Передав привет Ф.Ницше и своей «Воле к власти», я попал на истфак в главный педагогический университет страны.
Первый осознанный тревожный профессиональный сигнал я получил на практике на 4-м курсе. Перед началом работы студентов с назначенными классами завуч школы и по совместительству историк-обществовед «успокаивала» нас так: «<...≥ и старайтесь особо не нервничать. Я сама, когда работаю со своими классами, себя успокаиваю тем, что я знаю на один параграф больше них». Эта фраза отложилась, видимо, потому, что в университете мы постоянно делили лекторов и семинаристов на 2 категории: «читает учебник» и «нормальный».
На пятом курсе и втором году педагогической практики очень колоритная и не менее экстраординарная десятиклассница «выловила» меня в коридоре школы и задала по-детски откровенный вопрос: «А чё Вы, нормальный вроде, и пошли в Пед на учителя?» На мой резонный ответный вопрос, на кого нужно идти «нормальным»?, я получил: «Ну, я не знаю, на диджея, актера, но не учителя же».
Сразу в голову приходит хрестоматийно: престиж как вектор (статусов) социальной стратификации.
Сентенции преподавателей педагогики в ВУЗе о степени важности профессии, социальной ответственности учителей, очевидно, не имеют столь необходимого, дефицитного эффекта, который мог бы хотя бы на йоту повысить престиж профессии.
Госы. Защита. Вручение диплома. Я попал в тот сравнительно небольшой процент выпускников педвузов, которые устраиваются работать по специальности, полученной в alma mater.
Первые два года работы я был уверен в правильности классического подхода в школьном образовании за одним исключением –– я не хотел работать ни по авторитарной, ни по тоталитарной модели взаимодействия с учениками.
Дабы сразу исключить чтение учебников, я подготовил базу тем курса, разработав лекции, во время чтения которых за моей спиной учащиеся могли видеть тезисы на экране (в рамках презентации по теме) и по необходимости фиксировать материал. «Ты почему не пишешь?», «Давай дневник!», «Поставлю два!» для меня не работали. Я видел в этом унижение самого себя.
Следующее испытание для психики молодого специалиста заключалось в размышлениях об «эффективности контроля полученных знаний». Ситуация до боли избитая: с чувством собственного достоинства, я выдаю детям подготовленный тест и, как полагается, хожу по классу, дожидаясь выполнения задания. Очень быстро я обнаруживаю одного, второго, третьего ребенка, которые стараются незаметно пользоваться смартфонами у меня на спиной. И в этот момент я сам задал себе вопросы: «А должен ли я заставлять их убирать телефоны?», «А должен ли я делать замечания за то, что кто-то пытается списать у знающего?»
Ответить на эти вопросы утвердительно я не мог.
В какой-то момент пришло осознание того, что система тестирования, столь благополучная в эпоху мобильного интернета, скоропостижно утратила свою актуальность ровно настолько, насколько сама система классического образования потеряла свою актуальность где-то в середине XX века, в тот момент, когда появились абсолютно новые отношения, продиктованные постиндустриальной стадией развития общества.
На простом примере тестов можно озадачить себя целым рядом вопросов:
• надо следить, чтобы никто не пользовался смартфонами.
Скажите на милость, где еще в жизни им придется столкнуться с ситуацией, когда нельзя будет воспользоваться смартфоном чтобы решить производственную, финансовую, бытовую или научную задачу?
• надо следить чтобы не списывали друг у друга.
Отлично. Вот они, сотрудники компании N, где начальник, выдав задание, запрещает коллективу работать сообща. Хороший начальник, строгий. Прямо как школьный учитель.
Выходит, что у системы тестирования есть два возможных варианта существования (о развитии речи уже не идёт):
1. В качестве работы для формальных отчетов (оценок).
2. В качестве самостоятельной работы для закрепления материала с использованием всех информационных ресурсов и только в том случае, если тест составлен самим педагогом, желательно под конкретного ученика, а не отсканирован со сборника или даже скомпилирован из разных источников.
Итог последнего обыкновенно такой: тем, кому интересно, делают тест как самостоятельную работу; тем, кому неинтересно – не читая задание до конца, находят ответ в сети.
Стараясь отойти от тестирования, как от единственного способа проверки знаний, я начал по каждой теме составлять индивидуальные карточки с пропущенными словами. Но и в этой системе проверки я тоже быстро разочаровался, поняв, что это тот же путь к кратковременному запоминанию ненужной детям информации, которую они пока никак не могут применить на практике.
Остается фундаментальный вопрос: Зачем?
На данном этапе я понимаю, что самое полезное вложение, которое должен «по призванию» сделать учитель –– заинтересовать. Ведь если вам надоедают скучающие лица детей, вопросы «зачем нам это?», «когда уже звонок?» и тому подобное, то задача № 1 –– пробудить интерес. Нужно нащупать и отпустить педаль газа, перестать бежать (да-да, программа! понимаю…). Нужно, наконец, услышать детей и вспомнить, что это мы для них, а не они для нас. Вспомнить, что то, что мы, от учителя до министра образования, в системе образования пишем в отчетах, должно применяться на практике.
Хотим мы того или нет, учитель должен быть звездой в каждом детском коллективе, в котором ему посчастливилось работать.
Что включает в себя звёздность?
Всегда улыбаться при встрече с ребенком, веселить детей на уроке, шутить и кривляться, позировать, двигаться, и постоянно удивлять, заинтересовывая, при этом работая над темой.
Не нравится быть звездой? Вы обречены на роль орущей училки.
После более, чем десяти лет работы в школе, я смею это утверждать.
За эти годы я понял: мы постоянно ищем возможность зафиксировать, остановить процесс тогда, когда от нас требуется ровно обратное: идти, открывать, двигаться, придумывать. И под «открывать» я имею ввиду не чтение готовых параграфов, а то, что каждый урок должен быть открытием не только для детей, но и для нас самих. Если нет –– то это 40 минут упущенных возможностей.
Примерно того же требуют современные ФГОСы. Но внедрено ли это в реальный ход образовательного процесса? Или мы снова просто переписываем рабочие программы, меняя текст в таблицах?
Осознав понятие «процесс», я начал действовать. Пропуская через себя свой опыт общения с детьми, я начал перерабатывать материалы параграфов по истории и обществознанию, составляя мною придуманные вопросы, не имеющие прямых ответов ни в учебнике, ни в сети. Учащиеся разделялись на мини-группы до пяти человек, я выдавал им ряд сложных вопросов, раздавал на их смартфоны свой мобильный интернет, и они начинали «копать». Я увидел «процесс»! И это была моя маленькая победа. Группы сами делили обязанности (вот и разделение труда): кто-то думал сам (лидеры), кто-то шерстил параграф (они сами захотели читать и читали вдумчиво), кто-то бегал по ссылкам в сети, чтобы составить ответы на вопросы.
Разумеется, времени на подготовку подобных заданий уходит масса. Но это и есть путь к ежедневным открытиям.
На одно из таких занятий я пригласил директора моей школы. Посмотрев на «процесс», она поинтересовалась: «А что в остатке?»
Но рук я уже опустить не мог…
На классы параллели спустили, чтобы выявить «уровень знаний», который в моих классах оказался незначительно, но выше уровня классов моих коллег.
Сказать честно, результаты этих мониторингов меня интересовали мало, так как я уже успел насмотреться в горящие глаза «безнадежных» троечников и двоечников, которые были сильно удивлены, что даже с интернетом и учебником ответ приходит не сразу. Это и был стимул моей трудовой деятельности. Настоящий стимул, который лучше любой заработной платы.
Боязнь интернета в школах – это мифическое явление «современного» среднего образования.
Какой смысл бояться источника информации, который может куда сильнее расширять горизонты познания, нежели учебник? Очевидно, что его можно и нужно использовать настолько глубоко, насколько сегодня сильно его влияние на умы детей и взрослых. Зачем искусственно лишать доступа к источнику информации, которому сегодня доверяют больше всего? Наша задача превратить его в инструмент, который поможет детям заниматься поиском, а нам – сохранить с детьми такие отношения, в рамках которых они не будут думать о нас как о «ненормальных, выживших из ума старых людях» с которыми и поговорить-то нельзя, или хотя бы не испытывать перед нами чувство страха и трепета.
Технологии постиндустриального общества: сеть, ПК, смартфоны, социальные сети не могут не подрывать изнутри основы образования индустриального типа. Рано или поздно оно должно быть переведено на другие рельсы. А то, что происходит в школе сейчас –– это причудливая попытка укрепить индустриальную модель образования с помощью постиндустриальных технологий.
Это всё равно, что пытаться сохранить извоз на лошадях, повысить его эффективность, путем внедрения на рынок автомобилей с двигателем внутреннего сгорания. Кажется именно эту задачу и решает «современная школа». Не так ли?
Под конец учебного года я снова попробовал нечто новое и стал визуализировать каждую тему в причудливые шарады. Некоторые из них, разумеется, требовали широкого кругозора. Но эффект от этих заданий был именно такой, какой нужен –– детям было интересно. Они приходили в класс и просили работать по этой форме. Это была еще одна моя маленькая личная победа.
Отношение администрации школы к моему очередному нововведению было, разумеется, настороженное, если не сказать негативное.
Но это уже совсем другая история.
