Ремесло историка: можно ли научить детей объективности?

Фотографии: Depositphotos / Иллюстрация: Юлия Замжицкая

Директор лицея «Ковчег-XXI» Рустам Курбатов размышляет о том, как преподавать историю в современной российской школе.

«Историческое просвещение детей будет начинаться уже с первого класса», — заявил на днях министр просвещения Сергей Кравцов.

Ясно, что история становится первым предметом в современной российской школе. Нам надо подумать о том, чему учить детей на уроках истории сегодня, и о том, как вернуть истории название — нет, звание! — науки, хотя и гуманитарной, но более точной и сложной, чем все точные науки. Большая ответственность.

Вот первое задание маленьким историкам — рассказать о событии, участником которого ты был. Например, о первом сентября — событии совсем недавнем.

Пятнадцать рассказчиков — пятнадцать разных историй. Кто-то расскажет, как встретился с друзьями, кто-то — о том, что шел дождь в этот день и он промок до нитки, кто-то — о булочках в столовой. 

Это пятнадцать разных точек зрения в прямом смысле этого слова, потому что каждый рассказчик стоял на своей «точке» и оттуда смотрел на происходящее. 

Но дело не только в оптике. Рассказчики — разные по характеру ребята. Одному важно было пообщаться с друзьями, другому — позавтракать в столовой.

Дальше — еще интереснее. Представим, что наши юные историки рассказывают о событии разным людям: учителю в классе, родителям вечером за ужином, друзьям – в школьном коридоре или в чате. Понятно, что все три собеседника услышат три разных рассказа, и каждый из них будет по-своему правдив.

А если попросить записать эти рассказы? Будет совсем другая история, написанная по всем правилам жанра, который называется «школьное сочинение». Усталые, но довольные…

«Каждая по-своему правдива» — не означает, что исторических правд много и что у нас есть только «мнения». Ремесло историка в том, чтобы из всех этих мнений, оптик и особенностей жанра сложить картину прошлого. Объективную картину.

Может быть, речь здесь о другой объективности — не той, которая присутствует в естественных и точных науках. Здесь картина мира складывается из ответов на вопросы, которые историк задает прошлому, и очень многое зависит от него самого. 

Вот они, эти вопросы:

Кто автор исторического текста? Когда он жил? Сколько времени отделяет его от события, о котором он рассказывает? Что мы знаем еще о его жизни? Род его деятельности: политик, монах-летописец, профессиональный историк? Обычный человек, рассказывающий историю? Школьный учитель? Был ли заказчик у этого рассказа — человек, по просьбе или приказу которого писалась история?

Откуда автор знает о событии? Видел своими глазами, друзья рассказали, в книге прочитал, работал в архивах? Кому и зачем он рассказывает это? 

Каков жанр этих записок? Что это: летопись, дневниковые записи, художественный фильм, роман, юридический документ, рассказ внукам, учебник истории для средней школы? Или рассказ учителя на уроке?

Можем ли мы в рассказе выделить фактическую сторону и отличить ее от выводов и обобщений? Факты от мнений? Не будем обольщаться, факты — это тоже мнения, замаскированные под объективность. 

Есть ли какие-то странности в рассказе? Противоречия? Умолчания? Явные шероховатости текста, которые бросаются в глаза и вызывают вопросы?

Берем еще один рассказ о том же событии и сопоставляем источники. О чем не захотел говорить автор и почему? Не знал? Не считал важным? По какой-то другой причине? О чем рассказал детально и подробно и почему?

Даже если в тексте нет оценок и личных мнений, а только факты, то надо разобраться, почему из миллиона фактов, действий, событий, слов автор выбрал именно эти «факты»?

Первое сентября — первое упражнение в обучении «ремеслу историка». Впереди одиннадцать лет — тысяча уроков истории. Тысяча исторических документов, текстов, источников, которые надо разложить, подвергнуть критике — одним словом, понять. 

Вот этому, кажется, и надо учить на уроках истории.