13 лет назад я пришла работать в школу, которая довольно быстро стала мне родной. У меня были дружеские отношения с коллегами, хорошие – с завучами и директором, близкие – с детьми. Потом мне пришлось уйти, и меня как будто стерли ластиком из школы, из сознания коллег, из этих 13 лет. Про меня помнят только дети.
Две школы, и обе родные
Первый свой урок в качестве учителя математики я провела 1 сентября 1994 года, через два месяца после окончания педагогического института. Пришла работать в свою родную школу, в которой все учителя меня знали. Сначала было нелегко, но мне помогали, и я быстро втянулась. Спустя 10 лет я ушла, поскольку пришлось переехать на другой конец города. Так я попала в школу, к которой приросла всей душой.
Новая моя школа была довольно камерной. За 10 лет работы я привыкла, что по школе снуют, как муравьи в муравейнике, более 800 детей. В новой школе учеников было всего 200, и эта разница была огромной. Мало детей, мало учителей, в итоге все знали друг друга, что создавало ощущение какой-то семейственности.
С коллегами я очень быстро подружилась. Уже через год мы ездили друг к другу в гости на дачи, перезнакомили мужей и детей, дружили домами. Возникновению теплых отношений содействовало еще то, что я была довольно по тем временам продвинутым пользователем компьютера, и каждый день меня звали на помощь то в один кабинет, то в другой.
«Протестный электорат»
С администрацией тоже отношения были довольно ровными. Несмотря на мой бунтарский характер, выражающийся в том, что я могла на совещании или педсовете вслух озвучить то, что думали все, но помалкивали. Директор, которой, к слову говоря, я тоже все время помогала с презентациями, Экселем, сканированием документов и их распознаванием, на мои эмоциональные выступления реагировала довольно спокойно, часто называя меня в шутку «протестным электоратом».
- Так, коллеги, классные руководители завтра должны обеспечить по 10 человек от каждого класса на митинг в сквере у памятника. Будут журналисты, поэтому проследите, чтобы дети прилично выглядели. Снимайте с 5-6 уроков. Так, все возражения протестного электората потом, сейчас некогда.
Те изменения, которые происходили в системе образования, не нравились многим учителям. Это активно обсуждалось в учительской, кто-то даже собирался увольняться, потому что «ну сколько можно это терпеть?!». Но на общих собраниях и педсовете все помалкивали: «А что толку выступать? Все решают без нас. Наше дело маленькое – пар выпустить между своими, и вперед, работать».
Поэтому вот так, довольно тихо и варясь в своей комфортной семейной атмосфере, мы переходили из года в год. Тишину и покой нарушал только мой не очень громкий возмущенный голос, но к нему все давно привыкли и не особо обращали на него внимание. Я собиралась проработать в этой школе остаток жизни, потому что понимала – лучшего места мне не найти.
Когда в августе этого года мы вышли из отпуска, в коллективе поползли слухи о том, что теперь у нас с седьмого класса будет предпрофиль, детей разделят на «технарей», «естественников» и «гуманитариев» и перепишут учебный план, чтобы у семиклассников появились «база» и «профиль», ну и часы, соответственно, перераспределят. Я не верила в это до последнего, потому что понимала, насколько нелепо профилировать детей такого возраста. У них в будущем еще несколько раз могут измениться интересы и пристрастия. И что они будут делать? Как в 9 классе переходить из «гуманитариев» в «технари», если ты два года изучал математику и физику на базовом уровне?
Потом был августовский педсовет, на котором нам официально сообщили и о введении предпрофиля, и об изменении учебного плана, и о перераспределении часов. Все скорбно молчали. Я же полезла в спор с завучами, доказывая, что это решение – великая глупость, что мы, пойдя на это, создадим детям огромные сложности в будущем, что родители будут против и начнут забирать детей. Я говорила в пустоту. В ответ я услышала, что решение уже принято, и его никто не будет обсуждать, что нас просто проинформировали, поэтому дискуссии излишни.
В отчаянии я использовала последний, самый веский аргумент, я сказала, что буду обращаться в управление образования.
В ответ - мертвая тишина, потому что это был запрещенный прием. Каждый, кто работает в сфере образования, знает, что самое страшное преступление против своей школы, которое может совершить учитель, - это отправка жалобы наверх.
После педсовета меня вызвала директор и спросила, действительно ли я готова обращаться в управление. Я твердо ответила, что, если нет иного пути остановить эту профилизацию, то да.
Лицо директора окаменело. «Светлана Львовна, - сказала она – тогда у меня есть к Вам предложение, от которого лучше не отказываться».
- Какое?
- Давайте расставаться. Вы напишите заявление по собственному желанию, я его тут же подпишу.
- А если я этого не сделаю?
- Тогда в течение ближайших месяцев Вы получите три выговора, и я Вас уволю. Вы же не сомневаетесь в том, что я найду, за что объявить выговор?
Я написала заявление. Она его подписала. А вечером я отправила сообщение в управление образования с моими аргументами против введения профилизации в 7 классах.
Через 2 недели я ушла из школы. Эти последние две недели были для меня очень тяжелыми. С коллегами отношения стали натянутыми. Попить кофе меня больше никто не приглашал. Меня даже не звали на помощь, когда были проблемы с компьютером. Нет, мне не объявили бойкот, со мной здоровались, отвечали на мои обращения, но былой теплоты уже не было, и меня обходили по дуге.
Профилизацию в 7 классах не ввели. Не знаю, что было причиной – мое обращение наверх или какие-то другие обстоятельства.
Остаться и забрать заявление мне никто не предложил, хотя я надеялась.
В последний день работы я написала письмо, обращенное ко всем коллегам, и повесила его на стенд в учительской. Я написала, что благодарна им всем за эти 13 лет, что мне больно уходить, что я готова быть полезной для каждого из них и в дальнейшем. Написала номер своего телефона, адрес почты.
Я ушла, теперь работаю в частном образовательном центре, веду математические кружки.
А из школы меня стерли ластиком. За два с половиной месяца, прошедшие с моего последнего рабочего дня, мне ни разу не позвонил и не написал никто из коллег. Даже те, с которыми мы тесно дружили семьями столько лет. Я пару раз звонила сама, но разговор не получался, я чувствовала, что моей собеседнице он в тягость.
В течение недели с сайта школы исчезли все упоминания моего имени. Даже на странице с достижениями школы больше нет скана моей грамоты победителя городского конкурса «Самый классный классный» и фотографии памятного подарка, который получила театральная студия под моим руководством за победу в международном конкурсе школьных спектаклей. А на странице лучших методических разработок педагогов школы тщательно вычищены мои уроки и классные часы.
Но у меня остались дети. Мой седьмой класс. Ребята звонят, пишут, даже приходят. Рассказывают, что в школе на стенде с газетами про историю школы отклеены мои фотографии, на их месте нарисовали какие-то цветочки-ягодки.
От 13 лет моей работы в школе, в школе не осталось никаких упоминаний. Как меня и не было.
Но дети не забыли. И те, для кого я была классным руководителем, и те, у кого вела уроки. Я очень хочу верить, что нет такого ластика, которой сотрет меня из их памяти. Потому что всегда я была на их стороне, и они это знали.
